Ленька Охнарь - Страница 64

Под лавками Ленька Охнарь вновь вплотную подобрался к нэпманше в беличьей полудохе. Она тоже наконец задремала. Охнарь осторожно вылез. Глаза его блестели, у виска настойчиво билась жилка. Он зорко, быстро огляделся. Никто на него не смотрел. Тихо ступая, он прошел мимо нэпманши, вдруг быстро, легко подхватил заранее намеченный чемодан и бегом пустился к окну.

«Тяжеленек», — мелькнуло у него в голове.

Когда хозяйка днем поднимала чемодан, она, как показалось Охнарю, делала это без труда.

Не успел Ленька сделать и пяти шагов, как нэпманша открыла глаза: словно почувствовала. Какую — то секунду она молчала, с ужасом глядела на свой уплывающий чемодан, затем, не вставая с места, прижала кулачки к накрашенному рту и тонко, пронзительно завизжала. Почти тотчас же вскочил ее сосед, длинноусый гражданин в венгерке. Охнарь уже пробежал половину расстояния, отделявшего его от окна. В двери показалось небритое лицо контролера с большими волосатыми ушами.

— Пробрался? Держите, граждане!

Пассажиры стали просыпаться, раздались крики:

«Вон он! Лови!» Наперерез огольцу кинулся здоровенный деревенский парень в дубленом кожушке, подпоясанном красным шарфом, с голым простодушным подбородком. Охнарь выхватил из-за пояса финку:

— Порежу, гад!

Парень отшатнулся.

За окном показалась бледная толстощекая рожа Васьки Блина, видно привлеченного шумом. Он с одного взгляда оценил обстановку, крикнул:

— Тикай, Охнарь! Брось барахло! Подпутают!

И спрыгнул обратно на перрон.

Напрягаясь всем телом, Охнарь вскочил на диванчик, вскинул чемодан на подоконник, но тут его дернул за ногу длинноусый военный в зеленой венгерке. Оскалив зубы, Ленька взмахнул финкой, но военный схватил его за руку. Последним усилием Охнарь столкнул чемодан на перрон и услышал, как он грохнулся на асфальт. Сам выпрыгнуть оголец не успел. В полу его тужурки вцепился подбежавший контролер. Охнаря стащили с лавки, повалили. Он кусался, бил ногами. Борьба стала неравной, и взрослые крепко придавили подростка к полу, отняли нож.

— Попался, звереныш, — тяжело дыша, проговорил контролер, потирая опухшую от удара щеку, — отбегался теперь по воле!

Из дежурки подоспели два стрелка. Охнарю завернули руки за спину и повели в ТОГПУ. Пассажирка в беличьей полудохе смотрела на огольца с тем же выражением беспомощности и ужаса в расширенных зрачках. Поравнявшись с ней, Охнарь внезапно озорно подмигнул, улыбнулся, обнажив белые, чистые зубы.

— Будем знакомы, мадама! Не забывай!

Молоденький стрелок усмехнулся и покачал головой.

В двери Охнарю пришлось посторониться. Длинноусый вносил украденный чемодан: один угол его был ободран.

— Нашелся? — обрадованно спросил его старенький заспанный пассажир.

— Под окном валялся, — сдержанно сообщил военный в зеленой венгерке. — Жалко, что второго воришки след простыл. Видно, не стал дожидаться добычи.

Молоденький стрелок, подталкивая Охнаря вперед, незлобиво сказал:

— Зря старался.

Ленька насупился и ничего не ответил.

Днем его отвезли в тюрьму.

II

В начале июня 1926 года в областном городе Комиссия по делам несовершеннолетних судила Охнаря. Он вел себя развязно, пытался острить, попросил у милиционера папироску и всячески старался показать, что он ухарь, «отпетый». Комиссия вынесла решение направить его в трудовую детскую колонию.

— Только будет ли из этого прок, — устало вздохнула инспектор-педолог, когда охранник вывел огольца и поправила волосы под красной шелковой косынкой. — Парнишка исколесил всю Россию, фактически три года на улице, лишь зимовал в ночлежках Украины, Азербайджана, Крыма. Приводам в милицию счета нет и решетку понюхал — две судимости. Очень уж испорчен. Да и характерец — видите. Все бравирует!

— Попробуем поварить его в трудовом котле, — сказал один из членов комиссии, старый машинист — железнодорожник. — Что ж с ним делать? Как социально опасного высылать на Север? Вроде жалко. Может, еще человеком станет.

Охнаря под конвоем отправили из областного центра.

Несколько дней спустя из колонии в городок за продуктами пришла подвода. Сторож Омельян, бровастый, худой, черноусый, в синих заношенных шароварах, молча показал освобожденному из заключения Охнарю место между полосатым мешком с крупой и железным бочонком постного масла.

— Залазь.

Обратно выехали под вечер. Огромное медное солнце садилось за лесом, теплые длинные тени устилали песчаную дорогу. Телегу потряхивало на корневищах, под сумрачным сводом сосновых ветвей и дубняка глуховато отдавался цокот копыт.

Сторож Омельян, согнувшись на передке, курил цигарку и равнодушно подгонял кнутиком гладкую пристяжную. Охнарь сидел на грядушке, посвистывал и болтал спущенными ногами. Ему нравилась эта предвечерняя лесная тишина, одинокое постукивание дятла по стволу, сгущенный полумрак чащи с апельсиновыми пятнами солнечных лучей, нравилось покачиваться в телеге, вдыхать запах дегтя, хвои и папоротника, цеплявшегося за ободранные желтые ботинки. А главное, было хорошо, что открутился от тюрьмы.

В ночлежках и детдомах Охнарь бывал не раз, а вот в колонии не приходилось. На улице, или, как беспризорники говорят, на «воле», он слышал, что ребят там посылают косить сено, рыть картошку. Чтобы проверить, так ли это, он повернулся к подводчику.

— Скажи-ка, папаша, чем у вас в богадельне занимаются?

— А работают, — равнодушно ответил сторож.